Машина скорой помощи, казалось, ехала вечность. Наконец уже присмиревшего Леона выгрузили и увезли в одну из палат, дабы подвергнуть тщательному осмотру и нейтрализовать последствия пожара. То, что он был астматиком, значительно усугубляло ситуацию. Наконец мы ступили на территорию больницы. Как здесь можно находиться столько времени? Вокруг лишь белизна. Халаты, стены, потолки, любое оборудование - все нестерпимо белое, режущее глаз. Обычно этот цвет считается символом чистоты, духовности и невинности и пользуется якобы заслуженной популярностью. Я согласна лишь с тем, что он означает смерть, с одной из множества его значений. Это белое чистилище словно высасывает мои жизненные силы, угнетает этой болезненной обстановкой и следами тысяч людей, многие из которых так и не вышли отсюда живыми. Мне всегда казалось, что больница - это обитель скорби, которая лишь изредка разбавляется радостными возгласами тех, кому посчастливилось поправиться. Удивительно ли, что я не отступала от Сена ни на шаг и угрюмо смотрела в пол.
В палате Леона мы просидели около получаса, и думаю, что к концу нашего пребывания там он успел насладиться всеми преимуществами заботливых друзей. Кажется, сначала нас даже пытались выпроводить, аргументируя это тем, что Де Луке после всего пережитого требуется отдых. Ну что за ерунда? Конечно же, мы остались, потому что у О’Шонаха даже среди охранников были связи.
Сказать, что я чувствовала себя неуютно - это не сказать ничего. Сомнения на пару с незаданными вопросами разъедали мое сознание, к тому же обстановка этой белоснежной палаты с множеством так называемых больничных предметов действовала удручающе. Периодически ерзая на выделенном мне месте, я медленно переводила взгляд с Сенеки на Леона и обратно. Они опять шутят, даже смеются, словно с нами сегодня не случилось это. Описывать произошедшее сегодня не было никакого желания. Тогда придется восстанавливать его в памяти, словно переживать заново весь этот до ужаса странный день.
Не могу сказать, что в нем не было положительных моментов. Ну, может быть лишь для меня. Однообразие, наконец, уступило стремительному течению, что увлекало меня все дальше. Неизвестно, что из этого всего выйдет, но меня не покидает мысль, что все это далеко не конец, а лишь начало. Важных событий, перемен или же новой жизни - не важно, как это называть, смысл от этого не поменяется. Нас ждет что-то новое. Осознание этого факта будоражит кровь, путает мысли и заставляет на некоторое время отправить на второй план то, что случилось с нами.
Почему-то я даже не удивлена, что нашего своенравного пациента поручили Роксане. У них с этой девушкой было гораздо больше общего, чем казалось на первый взгляд, поэтому на фоне их ссор мы с Сенекой сразу казались явно лишними. Ну, по крайней мере так решил наш великолепный О'Шонах, почти вытолкав меня из палаты, которая сразу показалась желанным местом в сравнении с безликим коридором, по которому то и дело сновали врачи, медсестры или, что еще печальнее, пациенты. Но что смущало меня больше всего - это запах. В больницах всегда ощущался аромат резиновых перчаток, каких-то лекарственных смесей и болезней. Да, именно так, этот запах словно впитали в себя эти стены, он стал их неотъемлемой частью. В отдельных частях этого заведения к вышеперечисленным прелестям прибавлялся запах металла, и тогда начинало казаться, что хуже уже некуда.
Единственным утешением служило присутствие Сена, с которым нам совершенно точно было что обсудить. И привел он меня то ли в кафетерий, то ли в столовую. И вот я сижу напротив него, обставленного всевозможной едой, поглощением которой он теперь активно занимался. Передо мной же одиноко стояла чашка кофе и нечто, гордо именованное салатом. Второе было взято явно зря, не думаю, что смогу съесть что-либо сегодня вечером. Держу двумя руками злополучный напиток, пытаясь унять дрожь. Не помогает. Видимо, вызвана она вовсе не холодом. Кофе обжигает пересохшее горло, но так даже лучше. Эта боль позволяет чувствовать себя живой среди этих белых изваяний, насквозь пропитанных скорбью. Пришло ощущение того, что я делала все это на автопилоте. Будто бы смотрела на свои действия со стороны, не имея к ним никакого отношения. Ощущения же были настолько странными и непривычными, что лишь пугали меня. Словно этот некачественный темно-коричневый напиток вдруг помог разобраться в себе. Некоторое время наблюдая за О'Шонахом, я понимаю, что пришло время для объяснений.
Сенека, - окликаю, но как-то слишком официально, ведь я почти всегда называла его Сеном. Но да не это сейчас важно. Кажется, его внимание целиком и полностью отдано еде. Неужели этот день нисколько не взбудоражил разум О’Шонаха? Когда я наконец повысила голос, да так, что на нас обернулись с соседних столиков, он наконец поднял голову и посмотрел на меня, словно забыв, что находится здесь не один. Такое спокойствие... В этот момент я не осознавала, насколько ошибалась.
- Как думаешь, что это было? Все это. Пожар. Это, - это наверняка было риторическим вопросом, он ведь хочет продолжить, хоть и смотрит сейчас на свои руки, - Ведь ты что-то почувствовала, да? И Леон... А потом было что-то другое. Я смотрел в свои глаза. Нет, правда, смотреть на себя в зеркало — это другое. Я не уверен, что ты знаешь, о чем я. Мне кажется, с хожу с ума. Снова. Я не хочу этого.
Только сейчас я убедилась в том, что он испытал тоже самое. Ту же боль и ощущение того, что видит мир чужими глазами. Но видел ли он те образы, что возникали в моей голове при прикосновении? Смятение. Вот что я сейчас ощущала. По моей реакции Сен наверняка понял, что оказался прав, что я тоже чувствовала это.
- Нет. Этого не будет, - сказала я уверенно, хотя сама не поняла, зачем убеждаю Сенеку, если не уверена в этом. Это не может случиться снова. Просто не может.
Неожиданно он схватил меня за руку. Ничего необычного в этом, казалось бы, не было, но я непроизвольно дернулась, ожидая повторения тех ощущений и сначала не осознав, что Сенека в перчатках. Покосившись на его руку, а за тем не отрывая взгляда от лица друга, я задалась вопросом, а чего собственно боюсь? Ведь все эти ощущения выглядели настолько нереальными, что просто не могли быть правдой, пусть даже мы оба чувствовали это.
- Расскажи все, что произошло с тобой. С самого начала. Все, что вспомнишь. Пожалуйста. Мне не с кем это обсудить, только ты была рядом. Что ты помнишь?
Глубокий вздох. Видимо, все же придется восстанавливать в памяти события в кинотеатре, потому что сознание отказывалось воспринимать их, считая чем-то чужеродным. Алое зарево пламени и лицо Сенеки - вот что первым пришло в голову. Во рту моментально пересохло, а рука непроизвольно сжалась в кулак, как только он отпустил её, так же неожиданно, как до этого схватил.
- Нам надо это повторить. Ты сможешь это сделать?
Казалось, что мне не удастся сказать ни слова. Атмосфера столовой не располагала к этому в в такой же степени, в которой мое состояние не предполагало длинных рассказов. Мимо прошла пожилая женщина, что-то тихо бормоча, а повариха за стойкой что-то крикнула человеку в форме доктора на другом конце комнаты. Все это казалось слишком обыденным, повседневным и лишенным привлекательности. Как они могут так спокойно вести себя после того, что случилось? Затем я перевела взгляд на сидевшего напротив, который как раз снял перчатку и с ожиданием посмотрел на меня. Сейчас нельзя оплошать. Нельзя отвернуться, нельзя промолчать и считать проблему решенной, как я любила делать раньше. Сегодня я просто не имею права подвести. Никого. Сделать шаг в борьбе с собой, со своими слабостями и недостатками. Этого нельзя избегать всю жизнь, а случай в кинотеатре каким-то образом укрепил мою решительность. Хотя, нужно отметить, с моей стороны особенной решительности или самоотверженности замечено не было. В том-то и проблема. И я начала говорить. Не знаю, смогла ли сделать это при других обстоятельствах, но сейчас звуки произносились как-то сами собой, образуя слова и предложения. Что-то подсказывало, что нельзя было утаивать ничего из случившегося со мной. Пусть он думает, что мой рассудок остался в том кинозале и сгорел к чертям, но я сказала даже самое невероятное, не подчиняющееся человеческой логике.
После всего сказанного мне осталось лишь наблюдать за реакцией Сенеки. Что он ответит? Может ли такое случиться, что О'Шонах сейчас отвернется? Вот так вот просто, возьмет и не поверит. Я хотела провернуть тот же фокус с рукой, но он откинулся на спинку стула, да и гора полупустых тарелок в какой-то степени препятствовала этому. В результате мне пришлось лишь протянуть свою многострадальную руку, ожидая ответа. Да, признаю, она дрожала. Ну и что с того, ведь в моей памяти еще свежи воспоминания о той отупляющей боли, что сковала каждую мышцу от кисти до локтя в прошлый раз. Повторения не хотелось, но я должна. Вдруг это была случайность?
Ну же, - подбодрила я, при том скорее себя чем, Сенеку, что был сейчас близко и в тоже время так невыносимо далеко. Все еще казалось, что сейчас все закончится так же внезапно, как и началось. Как и весь этот день.
